О невероятной истории моего поступления в музыкальное училище даже фильм есть — «Приходите завтра». Помните статную сибирячку Фросю Бурлакову с ее мечтой стать оперной примадонной? Так это вылитая я! Пухленькая 17-летняя девица Людмила Сенчина, — эдакая «налитая тушка» с длинной косой и, конечно, ямочками на щеках — приехала в Ленинград из Кривого Рога и поступила на артистку.
А родилась я на украинской печке — в селе, к где жили молдавские цыгане. Дед Марко, местный кузнец, в память о таборе ходил с серьгой в ухе, а баба Ханна, не зная ни слова по-украински, говорила с нами, детьми, на романо-молдавском наречии. Вместо бабки-Повигухи роды у мамы принимала ветеринарша, которая первой оценила мои вокальные данные. "Ишь ты, девка-то какая голосистая", — отметила с одобрением, шлепая меня по попке. Она же выдала мой первый «документ»: на простом листе бумаги написала с ошибками: у Сенчиных родилась девочка.
Только перед школой отец взял меня за руку и повел в местный сельсовет, где наконец зарегистрировал официально. Правда, мама просила записать меня Раей или Зоей, но он, хитро улыбаясь, сказал: «Сами знаем, как назвать» — и стала я Людмилой, за что ему очень благодарна. А еще папа не забыл позаботиться о будущем дочурки: прибавил мне год и восемь месяцев, чтобы я могла пораньше выйти на пенсию. А как же: жизнь деревенская — тяжелая доля! С раннего детства мне приходилось очень много трудиться: кормить кур, пасти гусей, таскать воду из колодца, а еще из сливок взбивать масло!
И не было рядом доброй феи, которая сделала бы за меня, Золушку, эту работу. После тяжелого дня я буквально падала на соломенный тюфяк, укрывалась ватным одеялом и мгновенно засыпала крепким сладким сном. Помню, самым любимым днем было воскресенье, когда мама готовила праздничный обед для всей семьи: волшебный украинский борщ, вареники с вишнями, мамалыгу со шкварочками. До сих пор, как представлю, — слюнки текут!
— Как же вы из этого рая попали в Кривой Рог?
— В деревне папа был директором дома культуры, и ему предложили работу в Кривом Роге. Нам выделили комнату в общежитии, большом сером четырехэтажном здании — настоящем небоскребе! Сколько небоскребов я видела после этого в Нью-Йорке — ни один не произвел на меня такого впечатления. Я долго не могла прийти в себя от счастья при виде «царских условий»: «Боже мой, все в белом кафеле! Вода льется прямо из крана!» Но оказалось, в городе жить трудно: не хватало своего хозяйства, курочек и свежего маслица. Иногда, проголодавшись в школе, я с тоской вспоминала мамины деревенские воскресные обеды.
Меня отдали учиться в русскую школу. Поначалу моя «украиньска мова» да и мой вид вызывали дружный смех одноклассников. Девочки, дочери военных офицеров, были одеты с иголочки: накрахмаленные воротнички, белоснежные бантики, новенькие туфельки. Я же ходила в школу в стоптанных туфлях на размер больше и заношенной одежде, но гордо думала: «Я все равно самая красивая и обязательно стану артисткой!»
— А мальчики обращали на вас внимание?
— В нашей школе учился мальчик, симпатичный такой, чернявенький. Мы полюбили друг друга (мне было 15, ему 17 лет) и все время проводили вместе. Его мама учила меня лепить творожные «утопленники». Мне нравилось играть в семью, мечтать о ней. Все шло к тому, что мы, как только закончим школу, поженимся. Но на его выпускном балу (как мне потом доложили подружки) мой Борька весь вечер протанцевал с долговязой отличницей из моего класса. В общем, повел себя как настоящий карьерист — променял красавицу на умницу. Я переживала измену очень тяжело, но его ни словом не упрекнула.
И вдруг случайно по радио услышала, что Ленинградское музыкальное училище имени Римского-Корсакова набирает учеников на вокальное отделение. Я тут же собралась и вместе с мамой поехала в Ленинград. Было очень страшно, но мне во что бы то ни стало хотелось доказать «изменщику», что я лучше разлучницы. Впервые попав в огромный город, мы с мамой так растерялись, что прямо с вокзала отправились искать училище пешком — побоялись сесть на трамвай или автобус. Пока добрели до училища, ноги стерли до крови. Долго звонили в дверь, наконец открыл вахтер: «Все уже ушли, никого нет, приходите завтра утром».
Расстроенные, мы собрались уходить, как вдруг мама увидела идущих навстречу женщину с мужчиной и бросилась к ним: «Здравствуйте, вы не могли бы прослушать мою дочь?» Это была судьба: навстречу шли не кто-нибудь, а преподаватели, от которых зависело мое будущее, — старший педагог по вокалу и концертмейстер училища. Да еще, на мое счастье, в училище оказался недобор. Поддавшись уговорам, тут же, в пустом гулком зале, педагоги меня прослушали. В новеньком платье, купленном по дороге, я чувствовала себя уверенно. Спела серенаду Шуберта «Песнь моя, лети с мольбою», затем еще несколько песен.
Экзаменаторам явно понравилось: «Мы с удовольствием бы приняли вашу дочь, но вступительные экзамены уже закончились. Зачислим-ка ее на подготовительное отделение, пусть годик подучится и поживет в общежитии...» Мама долго не соглашалась, все сокрушалась: как же, родное дитятко — и в общежитии! Но в итоге все-таки сдалась. Ну чем не история Фроси Бурлаковой!
Поначалу приходилось, конечно, туговато. Мама присылала 30 рублей к моей нищенской стипендии. А я была девушкой упитанной, мне все время хотелось есть. На Украине разрежешь пополам краюху7, внутрь — кусок сала с чесноком, сидишь на лавке, уплетаешь да закатом любуешься. А в Ленинграде приходилось постоянно думать, как сэкономить на еде и выкроить копеечку, чтобы купить помаду или чулки.
На втором курсе я познакомилась с Анатолием Бадхеном, замечательным дирижером, преподавателем нашего училища. Он сыграл в моей жизни огромную роль. Мне, наивной деревенской барышне, тогда казалось, что все мужики только и думают, как бы порядочную девушку соблазнить. А Бадхен мою теорию разбил в пух и прах — я впервые столкнулась с уважительным отношением 65-летнего мужчины к себе, юной девице. Как-то пришла к нему на репетицию в новом пальто с искусственным воротником под леопарда и в такой же «леопардовой » шапке. Мне казалось, выгляжу я просто шикарно.
Решив припудрить нос, по привычке достала из кармана осколок зеркала (я постоянно носила его с собой. Было очень удобно: достала, провела по волосам ломаной расчесочкой и пошла дальше)... Бадхен пришел в ужас, увидев мои «сокровища»: «Не смей так больше делать, моя девочка! Пусть зеркальце будет маленькое, но аккуратненькое. Сейчас же выбрось!» Этот урок о красоте не забуду никогда. К тому времени я иногда уже участвовала в концертах — авторских вечерах Колкера, Пожлакова, Пегрова и других ленинградских композиторов.
На эстраде гремели Эдита Пьеха, Эдуард Хиль, Мария Пахоменко. Мне, девушке из провинции, приходилось исполнять песни, которые они уже исключили из своего репертуара. Но успех все-таки пришел. Меня заметили, когда я исполнила «Чудо-кони». А вот с песней «Золушка» возникла проблема: мне она не нравилась.
Бадхен просто заставил меня спеть ее в «Октябрьском». «Я, — говорит, — старый и мудрый и чувствую — это твоя песня». И действительно, после того как я ее спела, зал взорвался аплодисментами. Не знаю, чем эта песня так понравилась, но благодаря ей я наконец превратилась из Золушки в настоящую принцессу.
После училища работала в Ленинградском театре музыкальной комедии, сыграла многих героинь и в классических опереттах, и в пьесах советских композиторов. А потом пришел новый главный режиссер, который, видимо, решил, что звезды театру не нужны. Я почувствовала себя очень неуютно: меня то занимали в спектакле, то нет, так что вскоре пришлось уйти. Многие знакомые довольно странно объясняли его поведение: «Наверное, он тебя любил». Ничего себе любовь! Хотя позже я часто встречала в жизни такой тип мужчин-уродов. Ведь, как правило, в культуре работали люди, не имеющие к искусству никакого отношения.
Мне приходилось исполнять песни, созвучные эпохе, а тянуло к чему-то иному, прекрасному. Было нелегко: стоило надеть какой-нибудь сарафанчик, про это сразу писали во всех газетах: «Сенчина позволяет себе фривольный наряд, когда наши космические корабли бороздят небо...» и т. д. В Ленинграде мне объявили негласную войну: раз вырезали из программы, другой... Мне как-то передали, что один человек из Смольного (не хочу называть его фамилии), когда видел меня на сцене, всегда осуждающе качал головой: «Нельзя быть такой красивой!» Окружающие думали: стоит мне улыбнуться — все сразу же кидаются к моим ногам. Ошибались! Чиновник из Смольного вырвал многие страницы из моей жизни, может быть, самые интересные.
— Это не Романов, случаем?
— О нас с Григорием Васильевичем ходило столько сплетен! Меня до сих пор мучают вопросами: было между нами что-то или нет? А на самом деле мы и виделись-то всего раз — в Киришах, на концерте, посвященном какой-то революционной дате. Ждали приезда первого секретаря Ленинградского обкома, поэтому на улицах было много милиции. Меня перед выступлением отпустили в гостиницу — немного поспать — и предупредили: «Не опаздывай, на концерте будет Романов». Поскольку я его никогда не видела, то и не знала, как он выглядит. Поднимаюсь по лестнице, впереди — какой-то мужичок с двумя крепкими парнями.
Охранники распахнули перед ним двери, тут и я подошла. Увидев меня, он заулыбался, покраснел и застыл на месте. Я ему строго говорю: «Ну проходите, чего уставились?» Он замешкался, наконец пропустил меня вперед. За этой сценой из автобуса наблюдали артисты, они-то, потрясенные моей наглостью, потом и просветили: «Ну ты даешь! Да ты хоть знаешь, кто это такой? Сам Романов!» После концерта идем компанией в буфет, а навстречу — опять Романов со свитой. Подходит. «Я — говорит, — ваш поклонник. У меня на кассетах есть все ваши песни». Вот и весь наш «роман», о котором столько шумели.
Да, возможно, я ему нравилась, — он что, не мужчина?! Романов всегда интересовался моим творчеством. Спросит иной раз у подчиненного: «Как, Сенчина еще не заслуженная?» — и «машина» заработает — то звание дадут, то наградят. В то время именно Григорий Васильевич утверждал списки артистов — участников торжественных концертов: «Штоколов, Богачева... А где Сенчина?» И своей рукой вписывал мою фамилию. Когда слышу сплетни о нас, смешно, ей-богу! Это сегодня возможен роман с чиновником высокого ранга, а в то время трудно было даже представить последствия подобных отношений. Слухи же, думаю, шли из Смольного, от моего недоброжелателя.
— А как складывалась ваша личная жизнь?
— Помню, в третьем классе мне очень нравился фильм «Разные судьбы» с Татьяной Пилецкой. Для меня она была эталоном женской красоты. По дороге в школу я представляла себя актрисой Пилецкой в красивом платье с воздушным шарфом на шее. Могла ли я тогда вообразить, что выйду замуж за Вячеслава Тимошина, солиста Ленинградской оперетты, став причиной его развода с той самой обожаемой актрисой! Тимошин был много лет женат на ней, воспитывал ее дочь, но всегда мечтал иметь собственных детей. И тут появилась я. Думаю, его любовь ко мне подогревалась мечтой о детях.
Мы долго встречались тайно, я очень переживала по этому поводу, ругала себя, кляла. Но ничего нельзя было изменить: чувства взяли верх над долгом. Мы поженились, были очень счастливы, у нас родился сын. Слава намного старше, может, поэтому относился ко мне очень нежно. Но все в жизни заканчивается, пришел конец и моему семейному счастью. Появился человек, который свел меня с ума. Друзья пытались вразумить, отговорить от безумного поступка: ходила молва, что он страшный бабник, не пропускает ни одной юбки: «Не вздумай, Люся, ни в коем случае с ним не связывайся! » Но как устоять?
Вначале я действительно была для него очередным увлечением, но в конце концов он меня сильно полюбил. Недавно сам напомнил, что наши отношения длились ровно 7 лет. Бывало, на свидания друг к другу летали из одной республики в другую, а гастроли проходили в третьей! О нас ходили невероятные легенды: думали, между нами бурный роман и мы дни и ночи напролет не разнимаем страстных объятий. На самом же деле это была не просто влюбленность, а очень серьезное, глубокое чувство, с моей стороны, во всяком случае. Надеюсь, и с его тоже.
Я имела все, о чем только может мечтать женщина: дорогие подарки, трогательную заботу, романтические встречи. Кроме, пожалуй, самого главного — он не мог быть со мной постоянно! Когда нам все-таки удавалось встретиться, рядом все время находились какие-то люди — гостеприимство принимающей стороны не имело границ! До пяти утра приходилось сидеть за столом с официальными лицами и их женами, а в восемь надо лететь на концерт. По пальцам можно пересчитать дни, когда мы оставались наедине. Я страдала, мне так хотелось отдаться любви полностью!
Он так органично вписался в мою жизнь, что порой казалось — мы из одной деревни и понимаем друг друга с полуслова. Когда заходил в мой дом, становилось светлее. Хотелось готовить ему вкусную еду, холить, лелеять. Мы часто совершали бесшабашные поступки, например, шли гулять по улицам в три часа ночи. Запросто!
Как-то вместе были на гастролях у моря. Зная мою романтичную натуру, он даже хотел специально заказать для прогулки яхту с алыми парусами. И я поверила, что любовь на самом деле существует. Вскоре он сделал предложение. И я уже почти согласилась, но случилась очень банальная история: мне изменили! Правда, потом он пытался объяснить, что та женщина для него ничего не значит. Но я не смогла простить. Сегодня, наверное, так бы не поступила... Несмотря на то что у нас не сложилось, семья развалилась. Но виню я в этом только себя.
— Вы его любите до сих пор?
— Я очень завидую тем, кто думает, что «старая любовь не ржавеет», но сама не могу войти дважды в одну и ту же реку под названием «любовь». Все это уже в прошлом.
После той драмы мне посчастливилось встретить человека, о котором всегда говорю с большим уважением, — Стаса Намина. Случилось это в 80-м году на концерте в Лужниках.
Мы столкнулись около гримерки, разговорились. Стае предложил покататься на машине. Мы все не могли расстаться, проговорили до утра... Стас сразу стал близким человеком. Оказалось, с ним легко и хорошо, хотя это и нельзя назвать внезапно вспыхнувшим чувством. Все очень красиво, искренне и по-настоящему... Прежде чем пожениться, мы долго встречались. Брак длился десять лет, а развелись официально только недавно.
Стас — внук Анастаса Микояна, он казался мне человеком из другого мира — потомственный интеллигент, эрудированный, острый на язык. Он открыл мне литературу, классическую музыку. Благодаря ему поняла, что, оказывается, многого в жизни не знаю. На время я даже оставила сцену — это был период сомнений, поиска себя.
Мы могли проговорить на кухне до 8 утра, как две подружки. Вели здоровый образ жизни: без сигарет, без алкоголя, без мяса. Стас очень прислушивался к моему мнению, я в свою очередь тоже во всем с ним советовалась. Однако на каком-то этапе его прагматичность стала меня раздражать. И я взбунтовалась, создала свой ансамбль! Музыкальным руководителем пригласила Игоря Талькова, никому тогда не известного певца, который пел в дешевых кабаках. Он был безумно в меня влюблен, ревновал к Стасу и моей популярности. Но его можно было понять: Игорь стоял с гитарой в самой глубине сцены, а аплодисменты доставались мне. Поначалу ему это нравилось, а потом самому захотелось славы...
Я повсюду водила его с собой, представляя талантливым композитором. Как-то одна женщина, музыкальный редактор, мне сказала: «Господи, где ты нашла этого золотушного? У него же пятна на пиджаке! » «А если у парня нет денег, чтобы купить новый?» — возразила я. Уже потом, когда Игорь стал звездой, все эти люди лебезили перед ним. А сколько появилось у него «друзей» после смерти!
Игорь был очень «шкодливый», с большим чувством юмора. Однажды пригласила его домой на блины. А весила я тогда, между прочим, 74 килограмма! Игорь весь вечер подтрунивал надо мной: «Видел, как ты на концерте хотела поклониться, ручки назад отвела, да так и не смогла их соединить». Я как стукну кулаком по столу: «Захочу — похудею!» Наевшись блинов до отвала, тут же оделась: «Пошли бегать! » Потом неделю не могла ходить, так с непривычки болели мышцы. Зато после тех злополучных блинов стала регулярно делать зарядку и через два года действительно похудела до 52 килограммов.
Я часто вспоминаю, как было хорошо с Игорем, как много приятных минут с ним пережила, и забываю об обиде. Мы лазили с ним по горам в Кисловодске, в Сочи до изнеможения занимались бегом. Помню, я со своим ансамблем жила в сочинской гостинице «Жемчужина». Перед ней, на набережной, всегда гуляла раздетая, благоухающая публика. Мы с Игорем после концерта смоем грим, переоденемся — и на пробежку. Один круг, другой — нам все мало. Не можем остановиться. Уже пот градом катит, а мы: «Давай еще кружок». После этого нужно проникнуть в номер, принять душ. Заходим в лифт, а там люди надушенные, в вечерних платьях, с недоумением на нас, потных, поглядывают. Я прошу Игоря: «Прикрой меня, пожалуйста». Смеемся до одури, так нам весело. А ночью идем купаться в море. Разве это можно забыть?
— А чем же вас Игорь обидел?
— Он неожиданно решил уйти из ансамбля и заняться сольной карьерой. Для меня это было тяжелым ударом: ведь мы строили планы на будущее, я даже стала петь его песни. Никакие уговоры не действовали. Я пригласила Игоря домой, надеясь, что, может быть, Стас сумеет повлиять на «бунтаря». Мы сидели втроем на кухне, пили чай. Выдержав паузу, Стас осторожно спросил: «Игорек, почему ты уходишь? » А Игорь, раскачиваясь на стуле (была у него такая дурацкая привычка), ответил: «Я люблю Люду ». — «Ну и что? Я тоже ее люблю». Стас обещал во всем ему помогать: «Давай запишем диск, проси что хочешь — исполню».
Но Игорь гордо ушел. Вскоре он стал бешено популярным. У меня же словно почву выбили из-под ног — пришлось все начинать сначала. А мной никто не занимался. Как-то ночью просыпаюсь в слезах: «Стас, я скучаю по Игорю ». Обычно я мало плачу, а тут как прорвало: как же дальше жить?! Стас мне внушал: «Пока ты не научишься петь так, как нравится мне, не буду принимать участие в твоей карьере. Разве то, что ты делаешь, предел твоих возможностей? Я не говорю, что ты должна петь по-английски и ехать в Америку. Ты гений, равных тебе нет, но раскройся! Что ты поешь? Да, «Камешки», «Любовь и разлука», «Золушка»— песни неумирающие. А остальное — просто позор. Поешь всякую чушь — стыдно».
— Вы встречались с Тальковым после его ухода из ансамбля?
— Да, раза два. В первый раз — на концерте во Дворце спорта. После выступления сели на лавочку. К нам все время подходили люди и просили автографы, причем только у него. Он, усмехнувшись, заметил: «Надо же, как все изменилось! »
А еще через три года мы встретились на Центральном телевидении у редактора Марты Могилевской. Тогда он сказал: «В моей жизни появилась любимая женщина, актриса Маргарита Терехова. Нам нужна песня-дуэт, не знаешь, где ее взять? » — «У тебя столько песен! Из любой можно сделать дуэт». И напела за партнера и партнершу песню «Из твоего окна», которую он когда-то написал для меня. Игорь воскликнул: «Как же я тогда тебя любил! » Я, конечно, тут же все превратила в шутку.
— Вы ведь тоже стали актрисой — снялись чуть ли не в первом советском вестерне?
— В фильме «Вооружен и очень опасен» должна была играть Людмила Гурченко, но на съемках картины «Мама» она сломала ногу. Стали срочно искать исполнительницу роли Жюли, певички кабаре. Требовалась музыкальная актриса, которая могла бы и петь, и танцевать. Однажды я гуляла с маленьким сыном в парке, подходят четверо мужчин в темных плащах: «Здравствуйте, вы Сенчина? Мы с Киностудии Горького, приехали за вами». Представляете, как им нужна была актриса, что не смутил даже мой затрапезный вид — старенькое пальтишко, теплый платок, отсутствие косметики. И взяли без проб! Моими партнерами были «звезды» — Лев Дуров, Леонид Броневой, Донатас Банионис.
— Вся страна замерла, увидев, как Броневой буквально искупал вас, обнаженную, в нефти.
— Нас привезли в Чехословакию, в старинный замок, уложили в роскошную постель, но мы долго не могли настроиться на «эротический лад», на съемку эпизода перевели уйму пленки. Бедный молодожен Броневой (незадолго до съемок он женился на молодой женщине, которая, оказывается, 12 лет была его поклонницей, а он на нее все это время не обращал внимания) никогда раньше не снимался в подобных сценах. От ужаса он весь покрылся красными пятнами. Мы лежали как две забальзамированные мумии — он не мог до меня дотронуться, все думал о своей же?.
Меня же мучили свои проблемы: ребенок, театр, репертуар. Режиссер, доведенный до припадка нашим отчаянным сопротивлением «материалу», кричал дурным голосом. Наконец, собравшись с духом, Броневой судорожно в меня вцепился и нервно швырнул на белую простыню. Бретельки бюстгальтера упали, грудь оголилась, если это можно было назвать грудью (я шила специальные подкладки для лифчика, чтобы бюст казался больше). Я, застыв от ужаса, слышу истошный вопль режиссера: «Скорее, нефть на нее!» И тут совершенно обезумевший Леонид Сергеевич стал обильно поливать меня какой-то гадостью, по виду похожей на нефть.
Потом мне пришлось долго отмываться. Но все это мелочи по сравнению с тем потоком гневных упреков, который обрушился на меня после премьеры. На «Ленконцерт» приходили мешки писем от зрителей, в которых меня призывали к ответу: «Как же вы могли?!» Только после этого случая я поняла, что зрители по-прежнему хотели видеть во мне нежную, беззащитную Золушку. Ведь на моих концертах семьдесят процентов зрителей не просто плачут, а рыдают: Кашпировский может отдыхать! Самое интересное, что так же гипнотически я действую не только на людей, но и на животных. Они меня чувствуют...
Забавных и драматических случаев, связанных с животными, в жизни у меня было много. Володе, директору моего коллектива и большому другу, пришлось как-то пристраивать поросенка. Эта история началась в казино, куда нас однажды пригласили на «украинский вечер». Разыгрывалась смешная лотерея, и актеру Семену Фурману достался поросенок. Я ,сразу же предложила пристроить бедную свинку в хорошие руки. Но Семен почему-то заартачился: «Отвезу детям, пусть порадуются. К тому же завтра мой день рождения, чем не подарок? Или думаешь, я хочу его съесть?! Как ты себе это представляешь?
Я с резаком бегаю за беззащитной крохой?» Я пыталась охладить его пыл: «Ты хоть представляешь, что такое держать в квартире поросенка?» — «Да, знаю, у меня однажды жила свинья». А буквально на следующий день он звонит мне и, задыхаясь от ужаса, причитает: «Люся, спаси! Избавь меня от этого Наф-Нафа. Он все загадил! » Потом Володя рассказывал: подъезжает он па машине к дому и видит — у подъезда стоит несчастный Семен в обнимку с поросенком. Идет снег, из-под фурмановского пальто смешно торчат поросячьи ушки.
А однажды к моей подруге и соседке по даче Нине Ургант прибился маленький котенок с обрезанными усиками, такой несчастный, худенький. У Нины уже было шесть кошек, пришлось приютить и этого, назвали Федей.
В это время на моей даче шел ремонт. Рабочие вырыли глубокий колодец (правда, воды там еще не было). Я готовила что-то на кухне, вдруг слышу жалобный писк, еле-еле различимый. В мгновение ока оказываюсь около колодца. Володя, разматывая какую-то веревку, очень спокойно сообщает: «Федя провалился в колодец. Я пытался его вытащить — бесполезно ». И тут он видит, как прямо на его глазах я белею.
Как настоящий мужчина, прошедший, между прочим, не одну войну, немедленно принимает решение — лезть в колодец и спасать Федю. А надо видеть этот узкий лаз, да еще с препятствиями! На дне колодца уже скопилась ледяная вода — бедный котенок замерзал. Словом, прежде чем Володя передал мне несчастного, пришлось долго повозиться. Я взяла Федю в руки и тут же помчалась к Нине: «Нина!!! Котенок!!! Спасать!!! Скорее теплой воды!» Ничего не подозревающая Нина в это время распевала веселую песенку. Какое счастье, что она ни о чем не знала, иначе бы у нее случился инфаркт.
Мы вскипятили воду, искупали котенка с шампунем, завернули в теплый шерстяной свитер и целый час носили его по комнате, наперебой сюсюкая: «Ой, ты наш родимый, несчастный ты наш путешественник! » Тут на пороге появляется окровавленный Володя, забытый нами несчастный спасатель, которому пришлось буквально выдираться из извилистого лаза, и говорит: «Теперь я понимаю, как вы любите животных! Бросили человека, а ведь нужно было только руку протянуть! Ну, слава Богу, все участники того происшествия живы, а котенок Федя превратился в огромного кота.
А однажды я забралась в клетку к настоящей тигрице! Было это так. Меня и Александру Пахмутову как-то пригласил в цирк на репетицию молодой дрессировщик хищников. Пока он работал на арене, мне захотелось посмотреть, что происходит за кулисами. Иду мимо клетки, в которой, лениво развалившись, лежит роскошная тигрица. И тут мы встречаемся с ней взглядами. Разве можно пройти мимо такой красавицы?! На самом деле я дама отнюдь не бесшабашная и довольно редко совершаю глупости. Но потереться лицом о мохнатую тигриную мордочку было мечтой всей моей жизни.
Вижу: клетка с тигрицей не заперта. Осторожно, чтобы никто не заметил, захожу к ней. Тигрица лежит себе спокойненько, не отрывая от меня своих медовых глаз. Медленно опускаюсь перед ней на колени и только хочу наклониться, как слышу истошный крик дрессировщика: «Только не поворачивайся к ней спиной!» Меня взяли под белы рученьки и бережно вывели из клетки. Совершенно зеленый от страха укротитель тут же продемонстрировал жуткие шрамы на теле: «Вот, смотри, эти отметины оставили питомцы, которые меня очень любят. Но стоит повернуться к ним спиной...» А я совсем не испугалась, было только жаль, что мечта не исполнилась...
— А о каких еще несбывшихся мечтах вы жалеете?
— Я никогда не жалею о прошлом. Живу сегодняшним днем, сиюминутными проблемами: «Рябину пилить или нет? Жалко. У кота пропал аппетит». А еще жду наступления завтрашнего дня: вот придет утро, позвонит автор новой песни, на даче надо будет стричь кусты, объявится подруга со своими проблемами, буду готовиться к своему бенефису... Для меня все в жизни главное!
Ассоль, которая дождалась в сказке Грина алых парусов, вставала с мыслью, что сегодня должно что-то случиться. И я каждый раз встаю с этой мыслью. И в это верю...
Беседовала Нина Жаркова - 2001 г.
