В детстве Валерий Золотухин мечтал, что ему будут принадлежать самые красивые женщины в мире. «Мужчин победы на любовном фронте только возвышают, - утверждал актер. - Джон Кеннеди, у которого было тысяча шестьсот любовниц, говорил: «Секс мне необходим каждый день, иначе у меня очень болит голова».
Это интервью с Золотухиным несколько выбивается из привычного формата, поскольку представляет собой дословный рассказ актера о своей, как он сам говорит, «непутевой жизни». Последовательного разговора, с датами и «основными» событиями, все равно не получилось бы - слишком насыщена и нелинейна его жизнь. «Там ведь намешано черт-те что! Достоевщина полная!» утверждает Валерий Сергеевич.
Как надо жить, чтобы так играть? Каи представить отечественное кино без Валерия Золотухина? Без его порывистого, как ветер, Бумбараша и печально улыбающегося Моцарта? Когда смотришь фильмы с его участием, понимаешь, что никакую из его ролей нельзя сыграть по-другому: там все выверено до поворота головы, до взгляда, до вздоха -и при этом все естественно, полно воздуха.
- В книге вашей прозы я прочитала слова вашей сестры Антонины: «Ну Валерка, либо ты артистом великим станешь, либо пьяницей». А ведь правда: если художнику помешать реализоваться, он начнет себя истреблять. Вы можете представить себя не-артистом?
- Уже не могу. Хотя в детстве у меня был туберкулез коленного сустава. Я пролежал в санатории не вставая - был привязан - три года, от семи до десяти лет. В детском садике я упал со второго этажа, ушиб колено, и через год началась моя болезнь. Мне наложили гипс от бедра и по щиколотку, а под ним завелись не то вши, не то черви, я запихивал под гипс карандаши и чесал ногу. Вытек гной, и такая вонь поднялась в палате, что мне этот гипс были вынуждены снять. Я таким образом спас себя, потому что диагноз был неверным.
До восьмого класса ходил на костылях, потом решил стать артистом, бросил костыли, стал делать присядку - колено так хрустело, мама моя! А при поступлении в ГИТИС я зашел в первую попавшуюся дверь - не знал, что это отделение оперетты. Потом, когда поступил, обманул всех: у меня одна нога была длиннее и тоньше, и, когда настало время заниматься станком, я подговорил ребят надевать не трусы, а трико - мол, холодно, мы простудимся. Когда мой дефект обнаружился, было поздно: я уже стал персональным стипендиатом.
С 1958 года, с семнадцати лет, то есть со времени поступления в ГИТИС, Валерий Золотухин аккуратно ведет дневники, часть которых опубликована, остальное, скорее всего, рано или поздно увидит свет. Поэтому излагать сейчас его биографию - дело лишнее, почти все событе им самим прописано день за днем. Здесь речь, в основном, пойдет о его личной жизни.
Еще в институте Валерий Сергеевич женился на красавице Нине Шацкой, будущей актрисе Театра на Таганке, и у них родился сын Денис - сегодня он священник. Страстная любовь к Тамаре Гусевой, скрипачке, в то время сотруднице «Ленфильма», привела к браку, и рождению сына Сергея. А в ноябре 2004 года появился на свет Иван - сын Валерия Золотухина и актрисы Театра на Таганке Ирины Линдт.
- Мужчина так устроен, что он от всех своих женщин хочет детей. Нет? Но этому есть объяснение в моей биографии. Отец, Сергей Илларионович, был женат на маме третьим браком. Оставив первую жену, он взял с собой дочь Катю, и вторая жена - тетя Таня - воспитывала Катю и их общего сына Ваню. Потом папа с двумя детьми ушел к моей матери Матрене Федосеевне, у которой была дочка от другого мужа - Тоня.
Отец всех детей собирал к себе. Меня не раз спрашивали, как женщины такое позволяли. Отец мужик был властный -хозяин района и своих женщин, но это не означало, что он лишал их радостей материнства: деревня-то одна, и Катя с Ваней ходили к своим матерям, но кормил всех отец. Поэтому алименты мне непонятны, потому что это мое дите, и я его должен обеспечивать в той мере, в какой могу.
Когда Ирина забеременела, жена Тамара об этом узнала. Ей «доброжелатели» сказали: мол, Ирина не только партнерша по сцене, но и... Я озверел, думал: «Пойду и набью морду или еще что-нибудь сделаю». Но в театре ничего не скроешь. Так что эта история стала амортизатором всего, что случилось потом, а то получилось бы, как в анекдоте: «Ты чего такой грустный?» - «Сын родился» - «Так это же хорошо!» - «Да, но жена узнала». Журналисты тоже были в курсе: они в роддоме дежурили, а меня врачи выводили какими-то подземными ходами.
Тамара мне все говорила: «Покажи мальчика, он же родной». А мы с ней действительно родные стали - тридцать лет вместе: четыре года романа и двадцать шесть в браке. Я принес ей фотографии.
Возвращаюсь с гастролей и вижу: она выбрала Ванькину фотографию и повесила на стену рядом с Сережиной. Оба сняты четырехмесячными. У меня - верите? - слезы навернулись: она знала, что мне будет приятно. Для этого надо быть Тамарой.
- Тамара для вас святое?
- Вы понимаете, да. Тридцать лет мне с ней интересно. Она училась в консерватории, могла стать хорошей скрипачкой, но ушла на «Ленфильм», где мы и познакомились. Я Тамару называю гениальной: у нее колоссальное чутье и безукоризненный вкус - она беспощадна в своих суждениях. Что бы я ни написал, что бы ни сыграл - ее суд для меня, может быть, самый главный. Мне страшно обидеть ее. Я ее, конечно, обижаю... Мне ее безумно жалко, но она никогда не унизится до того, чтобы принимать жалость, она очень свободный человек.
Сколько упреков, на том же моем Алтае: мол, что он себе позволяет?! Строит храм (Валерий Сергеевич много лет собирает деньги на церковь в его родном селе Быстрый Исток.), сын у него священник - и такой роман напоказ! А мой Сережа - умный такой парень, несмотря на свои 25 лет - на мои слова «Ты меня прости, сынок, мама расстраивается», ответил: «Папа, зато сколько плюсов!» Я его поцеловал! Во всей этой ситуации есть минусы, но есть и плюсы, все-таки в 64 года -сын! Пусть завидуют! Все мои дети рождены в любви. Нина где-то говорила, что случайно вышла за меня замуж и не любила, - врет! Я же вспоминаю наши первые годы, гитисовские, когда мы поженились: была любовь, и Дениска родился в любви.
- Каковы ваши отношения с Денисом?
- Леня (Леонид Филатов, муж Нины Шацкой.) в Деньку вложил много: он заставлял его читать, характер ему придал. Мы с Леней вдвоем его от армии отмазывали - не удалось, хотя Золотухин и Филатов - не хухры-мухры. Вдвоем запихивали Дениса сначала в университет, потом во ВГИК, Леня оплачивал ему режиссерские курсы. И вдруг Денька делает финт: звонит мне и говорит: «Папа, дай мне благословение, я хочу уйти в семинарию». Для Лени это был удар: он же с ним ходил на кинопремьеры... Леня вообще был светским человеком -и вдруг Денис хочет быть попом, да еще женится на судомойке! А кто благословил? Отец, потому что для отца судомойка она или полотерка - значения не имеет, лишь бы любили друг друга.
- Денис счастлив?
- Надеюсь, что да. Он же наивный человек, а здесь «начальство далеко» (смеется) - Денис служит в подмосковном городе Видное в церкви на кладбище.
- Как вы сегодня относитесь к Нине?
- Я, быть может, очень виноват перед ней в том смысле, что, публикуя дневники, я как бы выражаю много негативного отношения к Нине. Есть такой парадокс сверхзначимости: в какой-то момент меня все раздражало в ней. Я считал ее грехи и возводил их в такую степень! Но ведь никто не знает, что в это время, «за этой стенкой листа в дневнике», раскручивался мой дикий роман с Тамарой! Я летал в Ленинград, чтобы с ней переспать, я выцарапывал ее сюда. Но в дневниках этого нет, потому что Шацкая их читала, и я многое шифровал.
Я, кстати, сам своих дневников не читаю, просто отдаю их редакторам, иначе не решился бы их опубликовать. Мы с Тамарой познакомились в 1974 году, а поженились в 1979, и на фоне этих лет о Шацкой написано черт знает что! И я подумал: кухни-то ведения дневников никто не знает, ведь будут думать, что Золотухин действительно так к ней относился! А это не Золотухин к ней так относился, а его половая распущенность. Повторяю: я не имел возможности о многом писать, поэтому выливал свою злость на нее.
Но к Шацкой я всегда относился хорошо. Есть фотография, опубликованная: 1991 год, мое пятидесятилетие, и там - Леня Филатов, и Нина, и я, все обнимаемся. Все было хорошо до раздела театра, но это особая история.
- Вы много писали и рассказывали обо всех своих самых любимых женщинах - и о Нине Шацкой, и о Тамаре, и об Ирине. Но была в вашей жизни еще одна, которой посвящена значительная часть «Таганского дневника» и изумительная глава из ненаписанного романа «21 километр». Женщина, которую вы скрыли под именем Ирбис. Так кто она?
- Я про Ирбис вообще никогда никому не рассказывал. Сложность в том, чтобы не обидеть «действующих» женщин, хотя и Тамара, и Ирина знают, кто такая Ирбис. Не хочу и ее обидеть: наш роман закончен, она вышла замуж, родила... Многие журналисты считают, что Ирбис - это Ирина. Но, если посмотреть мой дневник, насколько не совпадают даты - годы, десятилетия разные!
Ирбис - образ литературный, то есть сконструированный, хотя почти полностью совпадающий с оригиналом. Тамара как-то в запале сказала мне: «Ты не умеешь любить, поэтому никогда о любви не напишешь!» И я стал искать материал, чтобы влюбиться и написать о любви.
- Почему вы решили открыть имя этой женщины?
— Она часто упрекала меня: мол, была такая любовь, и вот всех - Нину, Тамару, Ирину - я называю, «а меня как будто в твоей жизни не существовало». Я: «Как не существовало, когда в романе («Таганский дневник».) везде Ирбис, Ирбис»? Она: «Ну и что, а кто меня знает?»
Зовут ее Людмила, она преподаватель французского и английского языков. Когда у нас роман завертелся, он очень был болезненным для меня, для моей жены Тамары. Женщины умеют простить увлечения, но всегда чувствуют, когда это грозит дому. Ирбис - из породы хищниц, как говорится, «стерва, но любил!» Они приехали с подругой в Москву на курсы, я увидел ее - и все.
Начался сумасшедший роман протяженностью в десять лет. Она стала летать из Уфы в Москву, я к ней - в Уфу. Уговорила мужа разойтись фиктивно, вышла замуж здесь за пожилого человека, тоже фиктивно - мы собирали деньги, чтобы этот брак оформить, купить квартиру. Во всей этой авантюре помогало то, что я - почетный милиционер, меня везде так встречали! Я помогал и лицом, и деньгами, но больше всего делал ее муж первый, самый лучший из нас - Валера, действительно несчастный человек. В начале 80-х годов он был очень успешным бизнесменом - там были корабли и чуть ли не самолеты, потом все рухнуло.
Я из-за Людмилы мог сесть в тюрьму. Случилось так, что она встретила некоего Влада. Однажды, 21 июня, - у меня день рождения - мы едем с Людмилой в Переделкино. Празднуем, ночуем там, на следующий день она уезжает домой, я - к себе. А 23-го у меня съемка в фильме «Не валяй дурака», я должен ехать в Переславль-Залесский. И тут я обнаруживаю, что нет портмоне, в котором были права. Звоню Люсе, спрашиваю, не попали ли к ней мои права. Она говорит: «Я занята». Я: «Как, чем? Ты не одна?»»1- «Не одна» - «Кто он?» Она кладет трубку. Только была подо мной, и вот... Я еду на проспект Мира, машина сама заворачивает к ее дому, поднимаюсь и звоню в дверь. Она открывает -растерялась, не ожидала. Я: «Влад, выходи!» Он: «Дайте мне штаны надеть». А она меня по роже хлясь! «Ты почему врываешься в чужой дом?! -орет, хотя я этот дом строил. - Я милицию вызову!»
У Влада был такой же «Москвич», как у меня. И я решил вызвать его на дуэль на машинах. Все проработал: встретился на АЗЛК с мужиками, которые испытывают машины, узнал, как нужно поставить удар, как закрепить все, чтобы ты остался жив, а противник погиб... В тюрьму готов был сесть, но, говоря словами Блока, «нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь».
...Как я в тот день добрался на съемку, одному Богу известно - я же по пути все время пил пиво, доехал «в стельку». Но самое ужасное - то, что она потом придумала: ты, мол, извинись перед ним, чтобы усыпить его бдительность. Ей надо было и его сохранить возле себя, и меня.
- И вы извинились?
- Извинился. Я тоже хотел, чтобы не отлучили от сладкого тела. Даже задумал купить дом подо Ржевом, поселить там Люсю и приезжать к ней. Когда она поняла, что это всерьез, очень смеялась, и я смеялся: законопатить красивую бабу куда-то подо Ржев, чтобы она там воспитывала ребятишек и учила английскому языку колхозников! Бабу, которая рвалась в столицу, в свет.
- Почему вы расстались?
- Я не мог оставить Тамару. К тому же появилась Ирина, а у Людмилы продолжался роман с будущим мужем - Владом. Я ей говорил: «Выходи за него замуж, роди от него». Она отвечала: «Выйти, чтобы изменять с тобой?» И не верила, что я ходил и ставил свечки во здравие Влада, чтобы у них все было хорошо. Вот она, достоевщина. С одной стороны - «Убить!», а с другой... Сейчас Людмила преподает в колледже, дочка у них родилась.
- Такие женщины, как Ирбис-Людмила, высасывают много энергии?
- Но они и дают! Я спокойно о ней до сих пор вспоминать не могу, у меня повышается давление в крови. Ирину мне Бог послал, но ведь и Ирбис... Я не могу отречься от этого, понимаете? Потому что это был такой период в моей жизни! Там танки где-то шли по Москве - мне на все было наплевать, потому что я рвался к ней: где не мог проехать на «Москвиче», шел пешком!
- Вы хотели бы вернуть то время?
- Когда мы встретились, ей было 27 лет, сейчас 45. Я хотел бы вернуться в наш роман, но чтобы она была в той «свежести». В одном ток-шоу меня попросили дать определение тому, что такое время. А время для меня больше всего видно по любимым женщинам. Ужас! Когда ты встречаешься с любимой лет через пять, то думаешь: что с ней стало? И сердце кровью обливается! Себя-то со стороны не видишь, на себя можно и рукой махнуть - мужик есть мужик, а вот то, что когда-то было красиво и свежо, тобой любимо и обласкано...
- Вы с ней больше не виделись после расставания?
- Нет. Но пару лет назад вот какая история произошла. Я в годы нашего романа много рассказывал Люсе о своей жизни, а она беззаботно делилась со мной историями своих похождений. И как-то я спросил ее: «Можно я это запомню?» Она: «Запоминай». Я сказал ей: «Я опубликую это в «Плейбое». Было это лет пятнадцать назад. И мы поспорили с ней на сумму в 1ООО долларов, хотя я их в глаза тогда не видел. Роман крутился, время шло, я сначала забыл, а потом написал «21 километр» и отнес в «Плейбой».
Через год - в 2002 - напечатали, а я тогда в больнице лежал. Я ей звоню, мол, в «Плейбое» рассказ появился. Она: «Я знаю, мне муж принес. Он очень недоволен». Я говорю: «Это же художественное произведение». Не успел я трубку положить, появляется муж ее в палате: он позвонил мне по старому телефону, ответил Сережа - сын не знал, с кем разговаривает, и сказал, что папа лежит в больнице, «вы можете позвонить ему по такому-то номеру».
Влад позвонил и спросил, где я лежу. Пришел и сразу: «Валерий Сергеевич, как же так? Узнаваемо». Я: «Во-первых, половина вырезана, во-вторых, самые интересные места выдуманы, а в-третьих, имена изменены, поэтому не к чему придраться». Но дело не в этом: она должна была мне деньги отдать. Но муж оказался умнее, чем я думал: «Подождите, а вы когда спорили? Так вы же имели в виду англоязычный «Плейбой», а рассказ опубликован в русском!» И пришлось ставку спора разделить пополам.
Мои отношения с Ириной тоже надо оформить в какие-то новеллы, но все некогда. Когда у нас завертелся роман, она играла Шарлотту Корде в спектакле «Марат и маркиз де Сад». Там Ирина делает фантастические вещи: например, ее несут на руках, и она, запрокинув голову, играет на трубе. Специально выучилась - отец у нее военный музыкант. И на скрипке она в этом спектакле играет, она вообще умненькая. И такие кульбиты там делает - пластика у нее уникальная! Я подумал: что бы такое нам вместе сыграть? Пригласил Андрея Максимова (режиссер, ведущий передачи «Ночной полет».): он, когда еще не был таким известным, брал у меня интервью, и мы разговорились о Моцарте. Максимов тогда сказал, что хотел бы сделать спектакль, где артисты меняются ролями за один вечер: сейчас ты Моцарт, потом - Сальери.
И вот ехал я как-то на машине и чуть не врезался: мне пришла в голову мысль, что Ирка - Моцарт!
- Почему?
- Свет есть в ней моцартовский, и возможности, и красивая, зараза, и поет божественно - ну Моцарт! Я припарковался, как-то сообщил ей об этой идее. Потом пригласил Максимова на «Марата» и, когда он зашел в гримерную, говорю: «Андрей, вот эта девочка - Моцарт, а я - Сальери». Он отвечает: «Очень может быть», и сделал спектакль. Суть не в том, что девушка играет мужчину: Моцарт -это муза, это любовница, это любовь, это жена.
- Сальери, как и положено, убивает Моцарта...
- Да, все как обычно. Но там есть один момент: когда Моцарт говорит: «Мне что-то тяжело, пойду засну», а Сальери отвечает: «До свиданья. Ты заснешь надолго, Моцарт!», Ирина снимает парик -у нее роскошные волосы! - и начинает петь «Лакримозу». Это одно из самых дорогих мне решений: Моцарт отпевает сам себя. Я подобное видел и слышал на похоронах Окуджавы, когда все время звучали его песни. И - вот сволочная природа артиста! - как это можно было не использовать: человек отпевает сам себя?!
Мы готовили спектакль к двухсотлетию Александра Сергеевича Пушкина. Был 1999 год, а 15 апреля Ирке исполнилось 25 лет. Приходит она на следующий день на репетицию и говорит, что мама ее, Людмила Николаевна, забеременев ею, пошла к гинекологу, чтобы избавиться от ребенка. «Когда подошла моя очередь, - рассказывала мать Ирине, -я прочла на двери что-то типа: «А если он будет гений?» Я говорю Ирке: «А ты знаешь, что там на самом деле могло быть написано?
Я это стихотворение Кедрина читал в ГИТИСе, в нем есть строки: «Послушай, а что ты скажешь, если он будет Моцарт, Этот неживший мальчик, вытравленный тобой?» Все сплелось - Моцарт, Ирка... Нам замечательный мастер сделала для спектакля серебряные кубки, нож и два одинаковых кольца, которые мы оставили себе. (Показывает кольцо.) Вся система камней здесь не случайна: турмалин - от сглаза, для театрального успеха, гранят, изумруд. Ирка написала на эту тему «сонет», сейчас вам прочту... только бы не заплакать. «В этой жизни печальной Не нашлось нам на грех Двух колец обручальных. Просто мы не из тех». Вот такая беби, ишь как она все это... А вот ее рождественский сонет, конец его: «...Снег идет, мы втроем И счастливые очень».
- А вы часто бываете втроем? Чтобы просто сели рядом, падал снег, и вы там, с ней и сыном, как дома?
- Не волнуйтесь за Ирину - часто. Эта тема деликатная, чуть-чуть в сторону - и ты кого-то обидишь. Ну... здесь Ванька, здесь новая жизнь, есть отношения, секс... если Ванька спит. Мне очень комфортно быть и своим собственным хозяином, и хозяином двух домов, потому что знаю - во всяком случае, так мне кажется - какому дому что нужно.
Я не бросал Тамару в критические для нас моменты, но и она не выставляла мои чемоданы за порог. И я благодарен Ирине, что она понимает эту ситуацию, не считает, что я с ней не живу. И правильно делает, потому что там тоже семья. Ирина почему так свободно отвечает на все вопросы журналистов? Она ничего не боится, потому что она защищена - мной, как и Тамара защищена мной. Может быть, я «много о себе понимаю», но уж какой есть.
- Думаю, уж вы-то допускаете, что в жизни может быть все. Что, если Ирина будет с другим мужчиной и он будет воспитывать вашего Ваньку? Вы думали об этом?
- Я-то думал. Это Ирина не думает и мне запрещает на эту тему говорить. Но, во-первых, ей 30, мне 64, во-вторых, я допускаю, что она может полюбить кого-то или ее кто-то полюбит, допускаю, что и сексуальная близость между нами может когда-нибудь прекратиться в силу моего возраста. Единственное, чего я хотел бы Ирине, - чтобы она была счастлива. Угрызений совести у нее быть не может - она же не разрывает брак.
- Вы пишете в дневнике: «не будет страдания, боли -не будет и роли». И даже, что артисту «необходимо самому быть открытой, ходячей раной».
- Тут зарыта большая собака. Я сейчас немного о другом расскажу. Вот я приезжаю в Междуреченск, где живут моя сестра Антонина - она старше меня на 14 лет, была - и мама. Антонина мне говорит: «Хоронить приехал?» Она умирает на моих глазах. И теперь часто является мне на сцене. Это очень циничная кухня, понимаете? Образ моей сестры в определенный момент дает мне силу, страдание за нее дает какой-то очень животворящий импульс. А результат - я хорошо играю.
Страдание у художника имеет свойство увеличиваться, воображение работает настолько, что ты идешь по улице и начинаешь рыдать. Но ведь эти эмоциональные уколы - они же тренируются. Ты коллекционируешь, бережешь свои болячки -и знаешь, на какую из них надо надавить, чтобы вспыхнула слеза. Я не хочу говорить, что это от дьявола - все это имеет отношение к здравому смыслу, но тренированному. «Умейте властвовать собой» - это не только умейте успокоить себя, но умейте и разбередить себя. Когда дома какая-то неурядица, когда болит - это является багажом для сегодняшнего спектакля. Или для того, чтобы написать страницу дневника.
Беседовала Ирина Кравченко
